Дмитрий Тарасенко

крымский

 (Главная) Очерки Статьи Рассказы Стихи Песни Книги Крымоведение  

Непризнанный поэт

Он жил в доме возле речки Учан-Су,  был истинным поэтом, но даже в местной ялтинской газете не сумел ни разу опубликовать своих стихотворений. Это был сказочник, поэт-самоучка - от Бога, от волшебного крымского леса, от выстуженных осенних пляжей. От восторга перед великими предшественниками. Поэт в каждом жесте и слове, о чем бы ни рассказывал.

Владимир Иванов реставрировал иконы, изредка рисовал акварели с подтекстами, как у Чюрлениса, но абсолютно крымские. На одной из них был изображен ялтинский двор, который приходилось хозяину видеть из окна ежедневно. Слева большой куст сирени, за ним идет парочка в обнимку, посредине веревка с детским бельем тех же сиреневых оттенков. В правом углу хозяйка - та самая, что шла с молодым человеком, но уже одна, уже старше, строже, без косметики и без юной своей лучезарности. А вместо сирени справа - сухие ветки тополя, того самого, на который поэт с трудом взбирался, чтобы наломать сушняка и протопить печь...

Не умея продать свои картины, он дарил их или менял на книги, на что-нибудь из одежды. И чем только жил? Местные профессионалы скептически относились к его творениям и не желали признать в Иванове человека замечательного: чтобы стать признанным, надо уметь пробиваться, а значит, быть настроенным на другую волну. Правда, его стихи и картины довольно быстро разбегались среди приятелей; попробуй разыщи теперь, докажи, кто автор!

В больном теле жил неукротимый дух бунтаря, старовера, мученика. Сгорая от скоротечной чахотки, Владимир Анатольевич сосредоточился на своем внутреннем богатстве и бросался во все, на что был способен. Он показывал друзьям свои дивные слайды, инкрустированные шкатулки, статуэтки. Он приносил с пляжа камни, приклеивал их к дощечке, и гости вслед за ним узнавали силуэты лиц, головы зверей, символы: "Мать Земля", "Пушкин", "Тарас Бульба", "Скифская Богиня".

Сколько приходилось читать холодных стихотворений, в которых добротно зарифмованы образы, метафоры, эпитеты, аллитерации - набор знатока, не придерешься! Владимир Иванов не успевал, не хотел, а возможно и не умел "делать стихи". Он не слушал советов, замыкался и вместо доработки сочинял новое, назло критикам. Его стихи уязвимы, но воспринимаются как творения поэзии, которой так не доставало в 90-е годы (не говоря уже о нынешнем времени), - поэзии нечаянной, логически не объяснимой, истинной.

 

Как распашонок детских разноцветье,

Поет сирень,

Над каменной стеной со мною вместе

Плывет сирень,

В май запоздалый двери распахнула

Свои сирень.

"В сиреневое море, - мне шепнула, -

Со мной скорей!.."

Мне ее невестою назвать бы,

Той, что изменила мне до свадьбы.

 

 

В конце лета Иванов собирал возле речки ежевику, сбивал грецкие орехи с ничейных деревьев, покупал у сторожей виноград (и зимой угощал приятелей домашним вином, называя себя потомком Одиссея). Осенью он вставал на рассвете, ходил по вымытым дождем тротуарам вдоль заборов, за которыми растет инжир, и собирал упавшие за ночь смоквы. Он никогда не жаловался, ничего не просил, а насущные проблемы свои обращал в шутливые стихотворения.

 

Кофейный закипает суррогат,

Вином заполнен утренний бокал...

 

Я рано встал и потому богат

Плодами бури, что рассвет отдал.

 

К съеденью мягкотелым приговор,

А те, что крепче, фиги, чур - к зиме.

Но крымская зима спустилась с гор,

Ее приметы - кофе "Курземе".

 

 

В тихие солнечные дни межсезонья выходил он в стариковском пальто на пляж, грелся у волн, смотрел на них, слушал. Кто бы мог подумать, что человек этот вырос на Памире и вместе с другими мальчишками катался, будто с ледяной горки, по круто сбегающему горному ручью! Что служил десантником, работал на строительстве "Днепрогэса", был заботливым семьянином!.. Только поэзия осталась, только эти волны. Да еще друзья, которые навещают, увы, с большими перерывами. Вот пришли однажды, по настроению, - а уже поздно... И живи с этим, вспоминай недосказанное пророчество, единственную жалобу вслух - не то волны, не то самого поэта, так и оставшегося непризнанным:

 

В новом свете довелось мне

Слышать волн разноголосье,

Утренний теряя блеск,

Жалуется тихо всплеск:

"Все. Вся. Весь".

 

Вот и вся моя дорога,

С нею все мое волненье,

Был недолог путь мой весь...

 









Литературный СевастопольКрым литературныйО людях искусстваИсторические личностиОткрыватели неоткрытого Защитники СевастополяЕщё о людяхМама
В осиянных городах Киммерии
Игры мальчика в Бога
Владимир. Воспоминания
Почетный гражданин
Чёрный фонБелый текст
Зелёный фонСерый текст
Синий фонРозовый текст
(Наш фон)
Салатовый текст
Фиолетовый фон
(Наш текст)
Голубой фонФиолетовый текст
Салатовый фонТёмно-синий текст
Розовый фонСиний текст
Серый фонЗелёный текст
Белый фонЧёрный текст


Адрес Дмитрия Тарасенко: dmitar@list.ru