Дмитрий Тарасенко

Люди старшего поколения знают о графе М. С. Воронцове из уроков литературы, помнят его как одного из притеснителей Пушкина, которого выслали в Новороссийский край, под начало генерал-губернатора. Воронцов стал объектом бессмертной (ибо гениальной) эпиграммы, несправедливость и чудовищную жестокость которой поэт сам почувствовал и даже пытался переделать, смягчить, только уже было поздно...

Но могло ли возникнуть понимание между знатным, сказочно богатым вельможей, который видел первейший долг дворянина в государственной службе, и поэтом - молодым, гордым, уверенным в своей богоизбранности, не признающим никакой службы, презирающим чиновничью власть и вынужденным (чего прежде не бывало в России) зарабатывать на жизнь - стихами? Уязвленное самолюбие, непобедимое искрометное остроумие, а еще и влюбленность в супругу графа Елизавету Ксаверьевну - сошлось все! И вот она, эпиграмма, от которой так и не смог отмежеваться в глазах потомков Воронцов, этот достойный, справедливый, умный, отменно образованный человек:

Да, Воронцов считал своей обязанностью требовать от присланного к нему чиновника, молодого и строптивого, какой-никакой службы. В Екатеринославе И. Н. Инзову хватило внутреннего чутья и такта, чтобы понять, что автор "Руслана и Людмилы" не просто коллежский секретарь, и не докучать поручениями. Воронцову - не хватило. Однако не будем упускать из виду и чисто человеческое: ведь Александр Сергеевич не испытывал терпение Ивана Никитича, не волочился за его супругой!

Пушкин носил подаренный графиней Елизаветой перстень, посвящал Воронцовой стихи и рисовал ее профиль на страницах черновиков - до тридцати рисунков насчитали литературоведы! Что должно было твориться в душе ее законного супруга?  Тем не менее граф (с его-то влиянием!) не пытался всерьез наказать своего подчиненного - дерзкого юнца, который, кстати, свободно пользовался его одесской библиотекой. Пушкину был разрешен доступ даже в "святая святых" - коллекцию редчайших, передаваемых по наследству рукописей и старинных манускриптов семьи Воронцовых!

Кстати, по свидетельству такого строгого критика как Лев Толстой, Воронцов "был среди русских высших чиновников человек редкого в то время европейского образования…" Впрочем, есть и другое высказывание великого писателя о Семене Михайловиче: "Он не понимал жизни без власти и покорности".

Граф обошелся с поэтом справедливо и по-доброму, это видно из его письма в Петербург. Хотя, возможно, то была доброта вымученная:

"Я говорил здесь с людьми, желающими добра Пушкину, и результат тот, что я напишу Нессельроде, чтобы просить его перевести Пушкина в другое место. Здесь слишком много народа, и особенно людей, которые льстят его самолюбию, поощряя его глупостями, причиняющими ему много зла. Летом будет еще многолюднее, и Пушкин вместо того, чтобы учиться и работать, еще более собьется с пути. Так как мне не в чем его упрекнуть, кроме праздности, я дам о нем хороший отзыв Нессельроде и попрошу его быть к нему благосклонным. Но было бы лучше для самого Пушкина, я думаю, не оставаться в Одессе".

Другое письмо еще конкретнее: "Только работой и усидчивым изучением истинно великих классических поэтов он мог бы оправдать те счастливые задатки, в которых ему нельзя отказать. Удалить его отсюда - значит, оказать ему истинную услугу".

Кажется, граф не почувствовал в молодом своенравном чиновнике великого поэта, а лишь отмечал его "счастливые задатки"! И каково было Пушкину под началом холодного к его поэзии графа, когда даже самая малая власть начальника была непереносима для вольной поэтической души? Да, сошлись лед и пламень, и можно было бы только удивляться, если бы эти двое поладили.