|
Цветаева и Волошин
Марина Цветаева (1892-1941) впервые приехала в Коктебель в мае 1911 года. Она была уже знакома с Волошиным; знакомство началось с подаренного ему первого сборника стихов "Вечерний альбом". И сразу в ответ - большое стихотворение, которое заканчивается строфами:
Кто Вам дал такую ясность красок? Кто Вам дал такую ясность слов? Смелость все сказать: от детских ласок До весенних новолунных снов? Ваша книга - это весть "оттуда", Утренняя благостная весть. Я давно уж не приемлю чуда, Но как сладко слышать: "Чудо - есть!"
Марина Цветаева была дочерью профессора, основателя Московского музея изобразительных искусств. Сочинять стихи начала в детстве и рано почувствовала, что ее "стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед". Сочиняла Марина коротко, броско, сложно, совмещая, казалось бы несовместимое. Образом, намеком, эмоцией она вбрасывает в сознание читателя свою мысль, и словесная картинка остается в памяти, вызывала ответные размышления и переживания. Цветаева не приняла революцию 1917 года, тем более, что ее муж был белым офицером. "Я не так ненавидела красных, как любила белых", - читаем в ее воспоминаниях. В 1822 году Марина Ивановна уехала в Чехию, затем в Париж. В 1939 году ее семья вернулась на Родину - сначала муж с дочерью, потом Марина, а с нею - сын. Ненужная стране, одинокая (дочь в тюрьме, муж расстрелян), в 1941 году, в эвакуации, Цветаева покончила с собой.
Через два десятилетия Марина Ивановна отметит в одном из писем: "М. Волошину я обязана первым самосознанием себя как поэта". Да, при ее-то чувствительности и самолюбии, та похвала маститого поэта явилась просто небесным даром! После смерти друга и поэтического собрата она воздала его памяти, написав лучший очерк воспоминаний про Волошина "Живое о живом". Это тоже словесная картина, только уже не акварель. Нарочито рваные фразы, в которых наугад брошенные, но бьющие без промаха образы подобны грубоватым масляным мазкам тончайше подобранного колера: "Творчество Волошина - плотное, весомое, почти что творчество самой материи, с силами, не нисходящими свыше, а подаваемые той - мало насквозь прогретой, - сожженной, сухой, как кремень, землей, по которой он так много ходил и под которой теперь лежит... Макс был настоящим чадом, порождением, исчадием земли. Раскрылась земля и породила: такого, совсем готового, огромного гнома, дремучего великана, немножко быка, немножко бога, на коренастых, точеных, как кегли, как сталь упругих, как столбы устойчивых ногах, с аквамарином вместо глаз, с дремучим лесом вместо волос, со всеми морскими и земными солями в крови, со всем, что внутри земли кипело и остыло, кипело и остыло. Нутро Макса, чувствовалось, было именно нутром земли... Неутомимый ходок. Ненасытный ходок. Сколько раз - он и я - по звенящим от засухи тропкам, или вовсе без тропок, по хребтам, без помощи рук, с камнем во рту (говорят, отбивает жажду, но жажду беседы он у нас не отбивал), итак, с камнем во рту... как только свидевшиеся друзья - в непрерывности беседы и ходьбы - часами - летами - все вверх, все вверх. Пот лил и высыхал, нет, высыхал, не успев пролиться, беседа не пересыхала - он был неутомимый собеседник, то есть тот же ходок по дорогам мысли и слова..." | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||