Дмитрий Тарасенко

Лестница в небеса

С Энвером Изетовым мы знакомы давно. Графика крымского художника метафорична и образна: над рисунками приходится размышлять, их надо разгадывать. А если не получается, то просто воспринимать такими, каковы они есть, и любоваться, и уходить вслед за автором по его лабиринтам - сам увел, пусть сам и возвращает! Прежде всего мы видим на этих картинах человеческие глаза. Им трудно подобрать определение, их не втиснешь в рамки временных и национальных реестров. Библейские? Мусульманские?.. Они устремлены в вечность, они такие, как изображали их древние египтяне, эллины, художники итальянского Возрождения,  русские иконописцы. Или, может быть, это глаза инопланетян, которые видят все, что происходит на земле, и даже заглядывают в наше будущее? Не сразу свыкаешься с тем, что при таких глазах у персонажей Изетова морщинистые, натруженные, огрубевшие от бесконечной работы руки.

Почти на каждой картине изображены птицы - не то павлины, не то райские, не то фантастические, приносящие удачу Фениксы - птицы с необычно выразительными, почти человеческими лицами. Образы этих птиц заполняют все творчество, переходя из работы в работу.

Цикл "Ступени" посвящен возвращению самого художника в Крым. О своей этнической родине до 1992 года Энвер знал только по рассказам родителей, но душою стремился сюда с детства. Недаром на многих рисунках изображено колесо - древний символ движения, мира, порядка, совершенства, которых всегда не хватало художнику в его окружении.

А вот  - "Праздник". Четверо музыкантов парят над обыденной жизнью, сидя на воловьей спине. В центре оптимист, он радостно играет на дуде, он "знает, как надо", и уверенно зовет за собой. Но почему так грустен второй трубач, почему он  дует в свою неизбежную дуду, опустив голову, почему в его скорбных глазах, кажется, застыли слезы? Барабанщик и вовсе отвернулся, ушел в свой ритм и даже закрыл глаза... И только птичкам, умильно примостившимся на хвосте скачущего по небу вола, по-настоящему весело на этом празднике.

Трудно удержаться от противозаконного желания поспрашивать автора, что вкладывал он в тот или иной образ и насколько верны мои ассоциации, фантазии, соображения. Казалось бы, чего проще! Но нет, нельзя вторгаться в картины внутреннего мира, в переживания, которых и сам художник, может быть, до конца не осознает. Эти образы проясняются лишь во время работы, за что и ценит  он часы работы превыше многих благ. Все, что хотел, все, что мог, мастер уже выразил карандашом, пером и кистью, так что нам остается только смотреть, думать, ошибаться, домысливать.

Изетов иллюстрировал многие поэтические сборники,  и теперь можно любоваться его книжной графикой. Тонкая, точная, нежная линия без размашистых штрихов, изысканная и, как следствие, - незащищенная. Прочитать бы стихи тех неведомых зрителю поэтов, которые вдохновили художника на эти изящные рисунки!

Все линии выполнены карандашом, тушью или просто шариковой ручкой. Почему? Есть ли закономерность в том, что многоцветье доступного автору жизненного пространства, его мечты, его мысли, спрятанные в образы и не до конца проявленные, - все приходит к нам в строгом черно-белом изображении? А что, если мир и вправду черно-белый? Что, если и Крым виделся художнику еще в детстве далекой-далекой полосой на горизонте, с неразличимыми красками в косых лучах солнца? Сам Энвер полушутя объясняет пристрастие к черной линии своей многолетней неустроенностью, долгим отсутствием нормальной мастерской: "На холсты и краски мне всегда не хватало денег".

Совсем в другом стиле выполнены иллюстрации к детским книжкам, в том числе к учебнику родного языка для крымскотатарских школ. Яркие, жизнерадостные акварели - буйство красок и чувств, и все до мельчайших деталей реалистично, в точных пропорциях, в полном согласии с правилами классического рисунка. Без отступлений от методики, по которой Энвер обучал детей в Фергане, преподавая в художественном училище.

Вот, например, крестьянская изба, комната с каким-то мешком в углу, с припасенными на зиму овощами, с детскими игрушками, разбросанными на полу... По рисунку легко понять, что этот художник не поглощен лишь собственными образами и переживаниями, не парит "над человечеством", что он не только утонченный эстет и романтик. В нем есть именно то, чего так остро не хватает многим признанным служителям муз, что делает по-настоящему интересным всякого человека, тем более художника: черно-белые у него только рисунки, а талант и выросшая в муках и радостях душа - многоцветны.

С удовольствием разглядываю иллюстрациями к сказке Шарля Перро "Кот в сапогах". Тут уж ничего разгадывать не хочется; мысли отдыхают, а глаза жадно напиваются красками, и думается о детстве, и хочется в тот яркий, веселый, реально-загадочный мир. Каким же было детство у самого художника?

Судьба Энвера в ее ранней поре похожа на судьбы сверстников - крымских татар. Родители депортированы из Крыма, сам родился в Фергане, учился в обычной средней школе. Потом выбрал свой путь и в 1980 году окончил ферганское училище искусств. Работал в родном городе, затем в Ташкенте, на студии "Узбекфильм". Там было по-своему интересно, только труднее с коллективом. Особенно давили заезжие московские знатоки, которых беспрекословно слушался режиссер, не всегда позволяя проявиться мультипликаторам своей студии. Работы Изетова демонстрировались на многих республиканских, всесоюзных и зарубежных выставках: на Международной книжной выставке в Чехословакии (1984), на выставке книжных иллюстраций в Москве (1986); затем он участвовал в выставках "Искусство Узбекистана" в Бельгии (1989) и "Молодые художники Узбекистана" в Нью-Йорке (1990).

Энвер безраздельно посвятил себя искусству, этого нельзя не почувствовать при знакомстве. Отнюдь не богемная, но и не слишком обустроенная жизнь его подчинена этой главной страсти; уже не молодому человеку приходилось переезжать из района в район, снимая квартиры, и перевозить за собою минимально необходимый груз: листы ватмана, этюдники, карандаши, альбомы репродукций любимых художников. И, разумеется, книги: искусствоведение, философия, психология, литературные произведения русских и мировых классиков - а это несколько плотно набитых книжных шкафов. Все остальное второстепенно.  

В течение девяти лет Энвер Изетов был председателем ассоциации крымскотатарских художников. Эта почетная должность сулила уважение коллег и постоянные, часто безуспешные, почти всегда унизительные хлопоты в виде выпрашивания денег для общественных дел. Как правило, одаренные люди не лишены гордости, и для них мучительна всякая необходимость хлопотать, просить, убеждать власть имущих в очевидном. Да и не умеют этого настоящие художники, не желают уметь! И потом, поставьте себя на место человека, от которого зависит финансирование той же выставки. Настоящие произведения искусства всегда индивидуальны; как все непохожее, они могут сначала не восприниматься и даже раздражать, подчеркивая неподготовленность высокопоставленного зрителя. Вот и уходит творец от чиновника ни с чем, кроме оскорбленного, бьющегося в груди самолюбия. Другое дело ремесленник - тот понимает, что сам он не лучше других, что посягнул, в общем, не на свое, а значит успех свой, как во всяком деле, должен выходить ногами (иногда и выползти коленками), расталкивая конкурентов и не слишком подбирая средства. Отказ он воспринимает как нормальное временное препятствие, да и работы его мало отличаются от привычных, никого не задевающих стереотипов, именно таких, которые ждут. Вот он и обходится без посторонней помощи, этот самостоятельный "работник наверняка"!

Напоследок мы смотрим по "видику" мультфильм "Концерт", созданный в 1990 году в Ташкенте. Это один из трех мультфильмов Изетова, последний, он так и не был запущен в прокат. С трудом, почти контрабандно переправили в Крым одну из двух последних копий (вторая оставалась в Москве). Этот нежный, милый "мультик" - сказка, феерия об отношении человека к животным. Некая писательница вдохновенно сочиняет назидательную историю против убийства животных ради пушнины. Сочинение столь убедительно, что фантазия оживает. Во время концерта все меховые шубы зрителей вдруг превращаются в живых зверей и грозно рычат, визжат, лают из гардероба на своих хозяев, а потом даже вбегают в зрительный зал...

Увы, закончив работу, писательница-гуманистка преспокойно уходит, надев свою лисью шубу. Там было искусство, а здесь - жизнь.

К сожалению, фильма "Чужак" (1987 год) нет даже у автора. Но по эскизам, которые и сами могли бы стать полноценными картинами, можно догадаться, о чем он. Счастливые, спокойные, безмятежные, пасутся на лужке бараны. А над ними, поднявшись высоко в горы, бесприютно бродит среди скал горный козел. Он не в толпе, он один, ему не сытно, не комфортно, потому что нет вокруг ничего, кроме голых бесплодных вершин. И все-таки он не спускается в это сытое, довольное собой стадо!

А вот эскиз к мультфильму "Дервиш": множество странных лестниц и грустный человек в рубище среди них. Мусульманские странствующие монахи  -  дервиши  - уходили от мирских благ и в своих обрядах, песнопениях, танцах стремились приблизиться к Богу. Но этот дервиш,  задумчивый и невеселый, изображен не во время эйфорической медитации. Поглядишь на него, и не очень потянет в братство отшельников, коль сам ты из тех, кому небезразличны блага цивилизации. Поневоле задумаешься о вечной проблеме выбора! На нее натыкалось бессчетное число молодых талантов, рушились их надежды, понуждая выбирать снова и снова: кем быть? Вовремя отказаться и уйти в  здоровую растительную жизнь либо выбрать бескорыстное служение искусству? Посвятить словам и краскам не слишком сытую жизнь, дорасти до совершенства… и все-таки не прийти к Богу, а в лучшем случае лишь изредка заглядывать в Его очи.

Избранность не сулит райских благ на земле, да и на небе вряд ли. Вот так же, подобно своему дервишу, скитается по планете и наш художник, ничего не прося у

Всевышнего, окруженный лестницами, устремленными в небеса.