Автобиография
Затевать серьезную работу над автобиографией уместно лишь при наличии в ней надежных маячков: служил в ВДВ, прокладывал БАМ, воевал в Афганистане, покорял Килиманджаро… Второй путь – укрыться облачком самоиронии, в манере незабвенного Аркадия Аверченко. Если же не хватало в жизни столь мощных или веселых событий, остается выискивать и всерьез притягивать за уши свои мелкие успехи, которые мало кому интересны и в которых ты, в общем, такой же как все. А лучше – просто молчать да радоваться, коль можешь и про себя заявить строкой Александра Дольского: «Я не болен, не стар, не алкаш, не был в партии, не был в тюрьме…». Я родился и до трех лет прожил в Черкассах. Свое раннее детство помню очень хорошо. Бабушкин огород, подсолнухи, рядом ботанический сад, где-то вдали аэродром, «кукурузники», за полетом которых мы с братом очень любили следить, взобравшись на старые вишни, – каждый на свою. А вот из окна, по другую сторону, я часто видел запряженных в большие возы, погоняемых кнутами лошадей. Жалел их до слёз, а кучеров ненавидел. Через дорогу от нас было паровозное депо, в котором работал отец и куда я частенько заходил. Над булыжными мостовыми цветут акации, под обрывом небесно-голубой Днепр с бесконечными пляжами из желтого песка… Детские игры, первые обиды и радости, помню всё. Помню имена соседей, расположение их домов и, кажется, даже вкус яблок, которыми они меня угощали! В мои четыре года семья переехала во Владимир, там мы прожили следующие десять лет. Дом и двор институтский (мама преподавала литературу), товарищи – довольно приличные дети сотрудников. Неплохо организованный досуг: лыжи, коньки, санки, игры в войну, летом велосипеды, купание в пруду… В разговорах родителей все прочие темы вытесняла литература, так что факультет филологии начался для меня с младенчества. Учился в начальной школе неплохо, а в средней – средне. К седьмому классу все покатилось, но шпанистый подростковый период вытаскивать на обозрение совсем не хочется: опасно и грешно играть в жизни чужие роли. Полвека прошло, а забыть невозможно. Однако все грехи и глупости той поры были подсвечены первой любовью, воспоминания о которой украшают жизнь до сих пор. И насыщены частыми поездками в Москву, спасибо родителям. Там я добросовестно обходил наши главные музеи, с удовольствием прогуливался по Красной площади и возвращался уже немного другим. Однажды провел зимние каникулы в Ленинграде – это было сказочно! Мой младший сын Стасик попал в Питер уже взрослым и то заметил, что после Эрмитажа у него «как будто выросла вторая голова». А еще – снег. Тот чистый, морозный, искристый, который закаляет и просветляет даже самые темные души. Этой игольчатой белизны сколь угодно по всей Руси великой, но так не хватает в Крыму! В Алуште моим другом стал сын очень уважаемых родителей Борька Невзоров – шалопай похлеще моего. Чего только не вытворяли! Он был еще и великим фантазером, да и книжной классикой начал загружать сознание намного раньше меня, уже к шестнадцати годам перечитал целый стеллаж в своем отменно ухоженном доме. Теперь Борис Михайлович живет в Туле, где в свое время стал генералом казачьих войск и создал первый в постсоветской России кадетский корпус. Вот это маяк настоящий! Среднюю школу я заканчивал в Ялте. Вместе с морем полюбил наш горный лес, часто уходил по тропинкам подальше от города, поднимался на яйлу. Иногда сбегал с уроков, садился на пенек и читал, читал часами напролет, открывая для себя море обворожительной выдумки. Авторов стал заглатывать не томами, а собраниями сочинений. Начал с Грина и Джека Лондона, заглянул в гости к западным фантастам, а затем на много лет, да что там, на всю жизнь остался поклонником русской классики. Эх, если б не учеба! Отношения с учителями не складывались, да и с одноклассниками тоже, за исключением одного парня из Белоруссии, – такого же любителя приключений и такого же чужого в этой пляжно-виноградной провинции. Многолетняя дружба украсила нашу юность. Он поступил в медицинский, я – в педагогический. Первое студенческое лето мы посвятили путешествию на Кавказ, о котором я мечтал еще со школы, начитавшись бродяги-Джека. Тогда же появились и мои первые хулиганские стишки:
Мы с Ленькой едем на Кавказ, стоит в разгаре лето. Приятен этот путь для нас: мы едем без билета.
А если строгий дядя вдруг ревизию затеет, То ревизору Ленька-друг даст в морду, он умеет.
У ревизора в горле ком, а сколько зла во взгляде! Мы в тамбуре стоп-кран рванем, – Прощайте, строгий дядя!
На самом деле мы разъезжали не просто без билета, а на крышах поездов! И это не только из-за студенческого безденежья. Ездили таким способом и в Москву, и в Ленинград, и в Минск, и в Каховку, да мало ли куда еще. Стишок – выдумка, разумеется, позабавить товарищей-студентов на скучной лекции. А сейчас вот с болью сердечной узнаю о гибели подростков. Безумие – лезть на крыши электричек. Да и сам век безумен. Вот это ближе к жизни:
Нипочем был дождь и холод, Пыль, и снег, и гололед… Но заденешь этот провод – Ветром пепел разнесет!
Позже появилась еще масса добротно зарифмованной чепухи. На поэзию не тянет, но перечитываю с удовольствием. «Блажен, кто смолоду был молод!» Учился я в Симферопольском госуниверситете, потом лет пять преподавал в разных школах биологию и химию. Из них три года подряд – в Малореченской средней школе, затем в Ливадийском санаторном интернате. И вдруг… бросил престижную профессию, переоделся в робу. Пошел в пожарные, в сторожа, в кочегары. Знакомые удивлялись, но я не спешил докладывать о причинах своего падения. Мне открывался новый, самый главный в жизни университет – работа над словом. Теперь, услышав, что мои книги «легко читаются», спешу заверить: «Это потому, что я их легко пишу. Одной левой, под коньячок и телевизор!» Не все способны различить в моем ответе иронию: мало кто знает, чем я из года в год занимался в своих кочегарках, для чего хранил в шкафчике печатную машинку и откуда набирались у меня чемоданы исчерканных рукописей. На самом деле я и сейчас, при своем-то опыте, пишу медленно, по многу раз переставляю слова, заменяю целые абзацы, перечитываю вслух, предлагаю оценить близким и всегда прислушиваюсь к замечаниям. Особенно преуспел в этом наш Станислав, тоже воспитанный под знаком Аполлона и лет с тринадцати занявший пост моего самого строгого редактора. Но еще полезней для меня критики неправые, вздорные – завистники, глупцы, клеветники или просто ну совсем уж другие, не похожие на меня читатели. Их нападки вызывают бурю. Обозленный, я бросаю все дела и сочиняю отлуп. Работаю долго, без перерывов, даже если окончательный текст уложится на две-три страницы. По мере продвижения мыслей негодование сменяется весельем, а затем и чувством благодарности к тому мерзавцу, который подвиг меня на эту вдохновенную внеурочную работу. Жизнь, однако, стала вносить в нашу малоприбыльную деятельность жесткие коррективы. Получив пять тысяч рублей по наследству от бабушки, я купил старый «Москвич» и несколько лет занимался в Ялте и Симферополе частным извозом. Дни переходили в ночи, зимняя стужа сменялась летней жарой, а я врастал в машину. Приезжал под утро, вываливал деньги из-за пазухи на стол, принимал несколько глотков водки – и засыпал. Тем и жила семья. Но времена менялись стремительно, и следующую пятилетку я работал уже не таксистом, а «челноком». Снова Москва! Ездить люблю, сил невпроворот, сумки тяжеленные таскаю с удовольствием, умело обходя ментов и маскируя товар от таможенников.
Как вещи спрятать можно от жадной таможни, Смолчу я, чтобы тайну не выдать случайно...
Опять живем безбедно, даже, можно сказать, празднично. И вдруг – обвал рубля. Челночество прекращается мигом, и мы влетаем в чудовищные, по нашим меркам, долги. Многим было еще хуже, кто-то продавал жилье (старенькую квартиру в Ялте можно было купить за тысячу долларов!), кто-то стрелялся или вешался, кого-то угоняли в рабство. Другие, наоборот, обогащались, и никто никому не сочувствовал: за чужой щекой зуб не болит. В заброшенной, дико дымящей на «экономичном» флотском мазуте санаторной котельной я и старший сын работаем в четыре смены, за всех. И еще сторожим неогороженную, стихийную, то есть левую, автостоянку при санатории. Привязываем двух огромных псов по обеим сторонам, топчан ставим в середине, спим по очереди. И так еще несколько сезонов, пока не рассчитались с кредиторами. Вскоре санаторий закрылся, а с ним и наш прибыльный, но не такой уж безопасный бизнес. Что касается творчества, то в это суровое время мне было как-то не до «суровой прозы». Зато и в поездах, и на автостоянке, и даже в «Москвиче» неплохо сочинялись стихи. Придет пора, и под гитарный аккомпанемент Станислава большинство из них, особенно дорожных, превратятся в песни. Жизнь более-менее стала налаживаться, и новой кормилицей-страдой радостно, под лучи восходящего солнца, вбежали в мой мир экскурсии по Крыму. В межсезонье – эпизодические, летом – день в день. Отправная точка в Ялте. Любимые полнодневные маршруты – Долина привидений с водопадом Джур-Джур, Судак с Новым Светом и «Золотое кольцо» (Эски-Кермен, Большой Каньон, Ай-Петри). Это «кольцо» так насыщено пейзажами, что свой рассказ я часто начинал с шутки: «Один наш экскурсовод так напился в кафе Большого Каньона, что уснул на все оставшиеся пятьдесят километров. Проснулся уже в Ялте, со стыдом и ужасом ожидая скандала, а туристы ему: «Спасибо, нам было очень интересно!». Самая приятная в моей жизни работа, она тоже отразилась в стихах, например:
Гуляя по пещерным городам, Я счастлив и силен не по годам. За мной не поспевает молодежь (Виною, правда, из ночной гудеж)…
И так далее. Здесь уже не хулиганская юность, такое можно разместить на своем сайте. Эта работа стала любимой и почти основной, она-то и определила новый, главный для меня жанр литературы – краеведение. О путешествиях по Крыму, о своих и чужих горных походах я с удовольствием пишу в последние пятнадцать лет, пишу информативно и субъективно, стараясь насытить каждую новую главу гормонами радости. Еще больше нравится мне тема искусства в биографиях творческих людей. Книга «Очарованные Крымом» стала воплощением моей многолетней мечты; вот что можно бесконечно дополнять и перерабатывать! Но своей любимой и самой удачной книгой я считаю повесть «Прыжок». Она лишь наполовину о моем друге каскадере, а на другую половину – обо мне самом, о моих приключениях детства и юности. Ладно, хватит. В этом кратком очерке я не касался своей личной жизни. Там тоже есть о чем порассуждать, но… обойдемся. И потом, биография каждого пишущего зашифрована в его творчестве; если проследить внимательно, ее нетрудно вычислить и вывести на чистый лист. Только зачем? Лучше просто читать книги.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||